- 24 февраля начались боевые действия в Рубежном, и мы уехали в село к родителям. Взяли с собой только личные вещи, потому что уже в первый день почти ничего не работало. Люди в панике бежали кто куда. На весь город к обеду работала только одна заправка. Продукты мы, правда, заранее немного запасли: муж работал в продуктовой сфере, и за неделю пошла информация, что, возможно, у нас будут вестись боевые действия, и мы подготовились: сахар, крупы, муку купили. Никто, правда, не ожидал, что так масштабно все развернется.
Сначала сидели в доме в подвале две недели и слышали, как обстреливали соседние поселки, и прислушивались — не летит ли в нашу сторону. 3 марта к нам заехала разведка ЛНР. Тогда и случилось первое столкновение. Они гнали вслед ВСУшников и из БТРа «Газельку» прямо посреди села подорвали. Это был самый ужасный момент, который я видела. Взрыв случился неожиданно. Снарядов в ней было много, они всё взрывались и взрывались. В деревне началась паника: люди бежали босиком, галопом, куда глаза глядят. Мы в подвале сидели в ужасе. Полтора часа продолжались перестрелки, взрывы. Потом затихло. Когда мы вышли, по селу уже стояли ЛНРовцы. Оказалось, что «Газель» относилась к снабжению ВСУ и была полна боеприпасов. Мы не знали, что у нас в поселке в заброшенных домах и в некоторых жилых уже с неделю находились украинские разведчики.
В тот же день мы, как и многие другие, перебрались в бомбоубежище в школе. Собралось более 60 человек, из них 37 — дети. ЛНРовцы помогли с провизией, принесли свои сухпайки. Готовили на улице мы относительно спокойно: выход из подвала был на ту сторону, которая была под контролем ЛНР, то есть с той стороны прилетов не ждали. Если ожидались обстрелы, то военные заходили к нам и предупреждали, чтобы мы детей подготовили: «Сейчас будет немного громко». К детям они вообще относились заботливо: из своих пайков повидло, шоколадки отдали им. Где-то взяли вафли, соки и тоже привезли.
За все время, пока были в деревне, мы стали свидетелями пары крупных прилетов с украинской стороны, в один из них снаряд просвистел над школой. Но нас, слава Богу, миновало. Но было страшно. Стреляют, а школа ходуном ходит!
Вечерами у костра сидели с военными ЛНР. Они рассказывали, что в таких условиях, как мы сейчас, в ЛНР многие жили все 8 лет. За эти годы целое поколение детей выросло, определяющее по звуку, какой снаряд летит. Мы ж не знали, да и у нас спокойно было. Уже в ПВР в Туле многие, кто приехал из ЛНР, рассказывали, что действительно все эти годы жили под бомбежками.
12 марта военные нам сказали, что можно уехать с ними. Мы не стали отказываться, и на следующий день наша семья и семья брата сели в их «Газель» и поехали по полям. Автобус тянули военной машиной на тросе, потому что по ним ехать невозможно — грязь. А асфальтированные дороги все контролировались ВСУ. Так нас везли семь часов до Изварино. На границе, правда, столкнулись с трудностями: мужей не выпускали. Я прошла с пятью детьми, жена брата с тремя, а они — нет. Их оставили для допроса, чтобы проверить на отношение к военным действиям. Стандартная процедура, но мы первый раз в такой ситуации оказались. Немного запаниковала: что я буду делать одна с детьми в России? Но все закончилось хорошо, и их в итоге пропустили.
Куда ехать — решили заранее. В Туле у меня живет сестра и есть друзья, они и приехали за нами на машинах. К десяти вечера 13 марта уже были здесь. Но где ночевать — был вопрос. Найти съемное жилье семье с пятью детьми — нелегко. Поэтому сестра позвонила на горячую линию, и нам сказали, что есть место в ПВР в гостинице.
На следующий день узнали, что накануне нашу улицу, на которой мы жили, серьезно обстреляли, погибло много людей. Было четыре прямых попадания в жилые дома. В одном погиб парень чуть старше 30 лет, в другом — мужчина за 40 лет. В третьем молодая семья: парень, его беременная сестра, ее 5-летний сын — их завалило в доме. Серьезно пострадала дочь моей одноклассницы — девочка 2008 года. Она находилась дома и успела добежать до коридора — ее там присыпало, ранена была в руку осколком и получила ожог глаза. Некоторые соседи грешили на одного местного парня, что он оказался корректировщиком. Он служил раньше в ВСУ, а в тот день его видели на улице: он стоял и с кем-то разговаривал. А как только он ушел, так и начались обстрелы. Насколько это достоверная информация — не могу сказать. Но не исключаю, потому что у нас была одна половина села за Россию, а вторая за Украину. И доходило до того, что последние готовы были глотки перегрызть тем, кто не согласен с ними. А как тут разберешься, кто прав, а кто нет? С одной стороны, они хотят за собой сохранить исторически свою территорию. А с другой стороны, я не очень понимаю тех людей, которые цепляются просто за Украину, — за название страны по факту, а не за суть существования. Как мы жили на Украине? Что у вас забрали? Маленькие пенсии? Коммуналку неподъемную? Платную медицину? Образование, в котором не знания, а патриотизм на первом месте? Детьми не занимались, чтобы их чему-то научить, — им нужны были патриоты страны всего лишь.
Я тоже выросла на Украине, мне нравится то место, где я жила, я знаю язык, песни народные. Но зачем это делать принудительно? Дайте людям выбор.
У нас была школа русскоязычная, но был и украинский язык. Мне он нравился, и я его с удовольствием учила. Но то, что сейчас по принуждению сделали, это очень раздражало. Я не люблю, когда меня лишают права выбора.
С Тулой же я и сама знакома с детства. Мы ездили сюда к родственникам, муж приезжал на заработки. Сейчас разговариваю — многие не хотят возвращаться, потому что в Туле есть движение. Тут строится жилье, много работы. А у нас была глухота. Ничего не происходило.
С апреля я работаю в гостинице в одну смену горничной, в другую — на кухне в кондитерской. Муж тоже нашел тут работу на стройке — он и раньше ездил сюда на заработки. Дети спустя две недели пошли в школу и в сад. Так что теперь мы планируем оставаться здесь.
