Первым остановившим работу в Туле предприятием стал Байцуровский завод, находившийся на месте нынешнего машзавода. Причём остановился по совершенно пустячному поводу – из-за календарного листка. Вот как описывал эти события рабочий М. Демидов:
– Один очень пожилой слесарь, далеко не революционно настроенный, по фамилии Москвин, купил новый календарь и, оторвав в нём листок за какой-то день, прочитал, что рабочий день должен быть 10-часовой, а на нашем заводе работали тогда 11 часов, с 7 ч. утра до 7 ч. вечера, 1 час на обед. Этот рабочий, покуривая в уборной (единственное место для собраний и обмена мнениями), начал вести разговор в таком примерно духе, – почему это написано работать 10 часов, а мы работаем 11 часов?
Новость облетела предприятие в течение часа. После полудня механический прекратил работы и заставил сделать то же и другие цеха. Байцуровский завод встал. Рабочие предъявили требование о 10-часовом рабочем дне.
Первое известное изображение Байцуровского завода, на котором состоялась первая в Туле стачка из-за календарного листка
В понедельник, 10 января, не работал уже весь завод – более 700 человек. Однако уступок забастовщикам не сделали. 11 января все рабочие были рассчитаны, забастовка прекратилась и объявлен новый набор. Несмотря на явно стихийный характер произошедшего активистов – человек 20 – уволили с волчьим билетом, на другие заводы их также отказывались принимать.
Забастовка не такое уж пустячное дело – бросил работу и ходи гуляй. В январе 1911 года Московское жандармско-полицейское управление рассылало на места специальные письма, рассказывающие о формах проведения забастовок. Получили его и в Туле. В письме разъяснялось, что помимо традиционной забастовки, когда все прекращают работу, существуют также итальянская и бисерная. Итальянская состоит в слишком строгом, буквальном исполнении всеми служащими инструкций и законоположений, а бисерная – когда все трудятся как трудились, но равняются по худшим и самым ленивым.
Но вообще условия труда в то время действительно оставляли желать лучшего. Вот только две иллюстрации этого. Рабочий-писатель А. Фролов рассказывает в книге «О былом и пережитом»:
– В те поры работали на фабрике без ограничения времени. Кто как хотел. Работали так: с часу ночи до семи утра, с семи до восьми пили чай в трактире, в 12 шли обедать и с двух до семи вечера работали не отрываясь. Все были точно прибиты к тискам и угрюмо «гнали» – спешили доделывать работу, чтобы идти в контору подсчитываться. Никому не хотелось кончить свою работу после других, ибо отставший задерживал получку и подвергался насмешкам.
Исключением были два дня в неделю: суббота и понедельник. В субботу, к десяти часам утра, рабочие еле держались на ногах от усталости.
В те поры на маленьких фабриках не было расчётных книжек. И хозяин, и рабочие держали всё на памяти или записывали на стене мелком. В субботу рабочий начинал ломать голову, кому что надо заплатить и сколько с хозяина получить. По подсчёту всегда выходило, что рубля два домой попадёт. А как хозяин начнёт подсчитывать, ещё из дома надо рубля три приносить. Такие рабочие в субботу же напивались в долг пьяными и, идя по улице, пели: «Я с хозяином расчёлся, ничего мне не пришлось».
А это воспоминания рабочего Михаила Салтыкова:
– Гигиенические условия мастерской были невозможные, вентиляции не существовало. Полы настолько были проржавлены, что упавшая вещь с верстака поднимала целое облако пыли. По выходе с фабрики рабочие, откашливаясь, выплёвывали чёрные сгустки, которые очень выделялись в зимнее время на снегу…
Раннее поступление на фабрику, неимоверно тяжёлый труд, долгий рабочий день, плохое питание: всё это вместе взятое рано старило рабочих. В 45 лет человек становился полной развалиной.
Одним из самых экстравагантных подпольщиков в Туле был Ефим Васильевич Котырев-Баташёв. 23-летний шалопай, мажор, как бы сказали сейчас, среднего роста, тёмно-русый, с небольшими усами, сын одного из зареченских самоварщиков. Он долгое время ходил в неприкасаемых у полиции. Золотая молодёжь – она во все времена золотая молодёжь. Ему, например, ничего не стоило вместе со своим другом Василием Камаевым поймать на тёмной улице кого-нибудь из черносотенцев и от души отлупить за расхождение в политических взглядах. Товарищей по партии такие нравы даже восхищали.
Наиболее красноречивая сценка, свидетельствующая о его характере, произошла во время забастовки булочников и пекарей осенью 1905 года. Зареченские пекари шли колонной, Баташёв, конечно же, во главе. На Георгиевской (нынешней Луначарского) дорогу забастовщикам перегородила рота солдат. Пекари остановились. И тогда из колонны вышел Ефим Баташёв и бухнулся на колени, скрестив руки на груди.
– Солдаты, товарищи, вы такие же рабочие и крестьяне! Неужели вы будете выполнять приказ этих палачей?
Однако его клоунада не возымела действия, забастовщиков развернули назад.
Вскоре Баташёв руководил стачкой рабочих кустарных фабрик, проходившей в Арсенальном парке, где у его отца была фабрика. Подробности как всегда красноречиво описал Александр Фролов:
– Работал оружейный. В это же время Ефим Баташёв пришёл на фабрику к своему отцу и спокойно сказал рабочим:
– Ребята, патронники хорошо зарабатывают и то недовольны, потребовали прибавки и забастовали. А вы что же? Разве вам хорошо? Бросай работу, и пойдём по фабрикам снимать остальных.
И все как один вышли на улицу. Их не агитировали, не пропагандировали, им просто предложили бросить работу, а они сами, выкатившись на улицу, бросились по соседним кустарям и всех заставили побросать работу. Тихая обычно улица забурлила, словно пожар начался.
– Товарищи! – крикнул Ефим. – Надо королевских снять, а там шемаринских.
Толпой человек в двести двинулись к фабрике «короля». Решено было послать делегатов в контору, чтобы они распорядились освободить рабочих. Послали меня, как работавшего там. Толпа росла.
Ефим Баташёв предложил разойтись по домам, а наутро вновь собраться и предъявить фабрикантам требования: прибавки жалованья, уплаты за дни стачки и восьмичасовой рабочий день. Все согласились.
«Король» – это, конечно же, самый главный Баташёв, Александр Степанович, у которого на фабрике действительно работал Фролов.
Особую ненависть Баташёва вызывал его сосед – жандарм Коновалов: «Ходит руки в карман, а мы от него бегаем». В конце концов в январе 1906 года подкараулил Коновалова и выпустил в него три пули.
Арестовали нападавшего быстро, его опознал сам Коновалов. За что городовой третьей части Герасим Сидоров получил премию в 10 рублей, а его коллега, городовой третьей части Гавриил Кузнецов за содействие в розыске – два рубля.
Несмотря на то, что одна из пуль попала в голову и рана представлялась смертельной, Коновалов сумел выжить и дожил до советской власти – в 1922 году трудился рабочим на электрической станции в Туле.
Военно-полевой суд принимал решение по делу Ефима Баташёва несколько раз. Первое заседание проходило в помещении клуба приказчиков при закрытых дверях. Приговор – за вооружённое сопротивление должностному лицу при исполнении, сопровождавшееся покушением на убийство, смертная казнь через повешение. Однако в тот же день суд ходатайствовал о замене казни четырьмя годами каторги, чему, предположительно, способствовало особое положение и состояние его отца. В новом составе несостоявшемуся убийце отмерили именно этот срок (по некоторым документам – двадцать лет каторги). Однако теперь выразил недовольство губернский прокурор. И в третьем составе суда Баташёв получил бессрочную каторгу и ушёл в кандалах. Есть свидетельства, что в революцию Ефим Баташёв был освобождён и жил где-то в Сибири.
